– Нет.
– Значит, он был недостойным королем.
– А ты король? – спросил я.
Он засмеялся.
– Я – Равн. Когда-то я был ярлом и воином, но теперь ослеп, и от меня нет больше пользы. Лучше бы меня огрели по башке дубиной и отправили в загробное царство.
Я промолчал, потому что не знал, что ответить.
– Но я стараюсь приносить пользу, – продолжал Равн, ощупывая хлеб. – Я говорю на твоем языке, а еще на языке бриттов, на языке вендов, на фризском наречии и на франкском. Теперь языки – мое ремесло, мальчик, потому что я сделался скальдом.
– Скальдом?
– По-вашему, бардом. Поэтом – тем, кто умеет рассказать о мечте, кто облекает в блеск ничто и ослепляет тебя этим блеском. И я должен рассказать так о сегодняшнем дне, чтобы люди никогда не забыли наших подвигов.
– Но если ты не видишь, – спросил я, – как же ты можешь рассказать о том, что произошло?
Равн засмеялся.
– Ты слышал об Одине? Тогда ты должен знать, что Один пожертвовал одним глазом, чтобы обрести поэтический дар. Так, может, я вдвое лучший скальд, чем Один, а?
– Я – потомок Вотана, – сообщил я.
– Правда?
Похоже, это произвело на него впечатление или же он просто проявил учтивость.
– Так кто же ты, Утред, потомок великого Одина?
– Я олдермен Беббанбургский, – сказал я.
Вспомнил, что теперь остался без отца, не сумел себя защитить, и, к стыду своему, расплакался. Равн не обратил внимания на мой плач: он прислушивался к пьяным выкрикам и пению, к визгу девиц, захваченных в нашем лагере и ставших наградой победителям... Это зрелище отвлекло меня от скорбных мыслей, потому что ничего подобного раньше я не видел; хвала Господу, позже я и сам не раз получал подобные награды.
– Беббанбургский? – повторил Равн. – Я был там до твоего рождения. Лет двадцать назад.
– В Беббанбурге?
– Ну, не в самой крепости, – признался он, – она слишком хорошо защищена. Я был севернее, на острове, где молились монахи. Я убил там шесть человек. Не монахов, воинов.
Он улыбнулся при этом воспоминании.
– А теперь расскажи-ка мне, олдермен Утред из Беббанбурга, что происходит в зале?
Так я сделался его глазами и рассказал, как пляшет народ, как мужчины сдирают с женщин одежду и что они с ними делают потом, но Равна это не заинтересовало.
– Что, – захотел он знать, – делают Ивар и Убба?
– Ивар и Убба?
– Они должны находиться на большом возвышении. Убба пониже и похож на бородатый бочонок, а Ивар – тощий, его даже прозвали Иваром Бескостным. Он такой худой, что, если взять его за ноги, им можно стрелять из лука.
Позже я узнал, что Ивар и Убба были старшими из трех братьев и военачальниками союзников датчан. Убба спал, опустив черноволосую голову на руки, которые, в свою очередь, покоились на остатках его трапезы, но Ивар Бескостный бодрствовал. У него были запавшие глаза, зловещее, похожее на череп, лицо и желтые волосы, завязанные в хвост. На шее его красовалась золотая цепь, а на руках – множество золотых браслетов: датчане носили их как доказательство своей боевой удали. С ним разговаривали двое: один стоял за спиной у Ивара и словно шептал ему что-то на ухо, а второй, беспокойный с виду человек, сидел между двумя братьями. Я описал все это Равну, который захотел узнать, как выглядит человек, сидящий между братьями.
– Браслетов у него нет, – сказал я, – но на шее золотой обруч. Каштановые волосы, длинная борода, довольно старый.
– В твоем возрасте все кажутся старыми, – ответил Равн. – Должно быть, это король Эгберт.
– Король Эгберт? – Я никогда не слышал о таком короле.
– Он был олдерменом Эгбертом, – пояснил Равн, – но зимой заключил с нами союз, и мы наградили его, сделав королем Нортумбрии. Он король, но хозяева земли – мы.
Старик захихикал, и даже я понял, что он говорит о предательстве. Земли олдермена Эгберта лежали к югу от наших земель, он был на них таким же хозяином, как мой отец – на севере. Враги подкупили его, чтобы он не сражался, и вот теперь он стал королем, хотя было ясно, что король этот на коротком поводке у датчан.
– Если тебе суждено будет выжить, – сказал Равн, – я бы посоветовал засвидетельствовать Эгберту свое почтение.
– Выжить? – невольно переспросил я.
Я почему-то решил, что раз остался в живых в битве, то, конечно же, буду жить. Я был ребенком, и до сих пор за меня отвечал кто-то другой, но слова Равна перевернули мой мир. Никогда не стоит упоминать о своем звании, решил я. Лучше быть живым рабом, чем мертвым олдерменом.
– Думаю, тебе суждено выжить, – продолжал Равн. – Ты нравишься Рагнару, а Рагнар получает то, что хочет. Он сказал, что ты вызвал его на бой?
– Да, вызвал.
– Наверное, это развеселило его. Мальчишка нападает на ярла Рагнара! Должно быть, отчаянный мальчишка, а? "Слишком хороший мальчишка, чтобы просто так его убить", – сказал он. К сожалению, мой сын всегда был не чужд сентиментальности. Я бы просто снес тебе голову, но вот ты здесь, живехонек, поэтому, думаю, тебе следует пойти поклониться Эгберту.
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что не совсем верно описываю события того вечера. Да, пир был, и на нем присутствовали Ивар и Убба, и Эгберт старался казаться королем, и Равн был добр ко мне, только я был гораздо сильнее смущен и напуган, чем можно судить по моему рассказу. Но в остальном мои воспоминания о том празднике очень точны. "Смотри и учись", – велел мне отец. Равн заставил меня смотреть, и я учился. Я узнал, что такое предательство, особенно когда Равн позвал Рагнара, и тот, взяв меня за ворот, отвел на высокий помост. Ивар кивком даровал разрешение, после чего мне позволили приблизиться к столу.